Читать книгу "Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман"

немедленно уехать из города… – она помотала укрытой платком головой:

– Лейзер хотел передать с ним… маэстро Авербахом, письмо, насчет… – Фаина поискала слово, – насчет одной мицвы… – Павел попробовал борщ:

– Отлично. Аня, давай голубцы… – сестра стояла над разделочной доской:

– Фаина Яковлевна, не беспокойтесь, – вздохнул Павел, – я видел, что Лазарь Абрамович съел конверт… – реб Лейзер плевался в милиционеров клочками бумаги. Плакат порвали, пытаясь скрутить Бергера, однако Павел не сомневался, что табличка станет вещественным доказательством:

– Надо быстро сматываться, – шепнул он сестре, – ехать к Фаине Яковлевне в Марьину Рощу… – по дороге они позвонили Наде из телефона-автомата:

– Очень хорошо, что вас никто не заметил, – мрачно сказала сестра, встретившись с ними на Рижском вокзале, – комитетчики могли решить, что мы связаны с Бергерами. То есть мы действительно связаны…

Открыв дверь домика, Фаина сначала недоуменно рассматривала их, с помятым в давке букетом, с кошелкой купленных Надей овощей. Женщина ахнула:

– Вы были на концерте, то есть хотели туда попасть. Реб Лейзер тоже там… – Аня кивнула:

– Вашего мужа арестовали, Фаина Яковлевна, мы все видели… – сложив голубцы в эмалированную кастрюльку, Аня залила их овощным бульоном:

– Кошерная курица закончилась, – вспомнила девушка, – надо завтра пойти к резнику. Надо узнать, что с Лазарем Абрамовичем, но нам никто ничего не сообщит, мы не родня, а Фаине Яковлевне в милиции появляться опасно… – насчет содержания письма женщина ничего не говорила, как не объяснила она, почему должна избегать милиции. Аня подсунула Фаине Яковлевне тарелку с недоеденными детьми яблоками. Маленькая Ривка спала в коляске, водруженной рядом со столом:

– Лейзеру надо носить кошерную еду, – тихо сказала Фаина Яковлевна, – еду и посуду. Иначе он сможет только пить воду из-под крана. Комиссия в Кащенко обещала в следующий раз отправить его в закрытую лечебницу… – Аня протянула женщине платок:

– Фаина Яковлевна, сначала надо увезти вас из Москвы, потому что не сегодня, так завтра здесь появится милиция с обыском. Сионисты свили шпионское гнездо, как пишут в газетах… – Надя, с порога спаленки, кивнула:

– Аня права. Фаина Яковлевна… – девушка присела к столу, – вам нужен большой город, где легче затеряться. Например, Ленинград. Всего ночь от Москвы, синагога там открыта, и в Киеве тоже… – женщина уставилась на стакан с чаем:

– Я не убегу… – из голубого глаза выползла слеза, – не брошу Лейзера на растерзание мелухе… – Аня взяла ее руку:

– Фаина Яковлевна, у вас трое детей… – Фаина едва не отозвалась:

– Может быть, четверо… – Она оборвала себя: «В следующем месяце узнаю. Пока о таком говорить не след». Аня повторила:

– Трое детей. Пожалуйста, не рискуйте. Насчет еды для Лазаря Абрамовича, мы что-нибудь придумаем, обещаю. Мы сходим к раввину, договоримся, чтобы он позвонил в Киев или Ленинград, предупредил о вашем приезде. И мы будем вам писать о свиданиях с Лазарем Абрамовичем… – Фаина подумала:

– Нельзя отдавать детей на съеденье мелухе. Если милиция придет сюда, они могут поднять старые папки, узнать, что я на самом деле Генкина Фаина Исааковна… – она подавила дрожь в пальцах:

– В Киеве для детей лучше… – Фаина стерла слезу со щеки, – теплее, и я сама с Украины… – в ее паспорте местом рождения значился Днепропетровск:

– Там родилась покойная дочь алма-атинского раввина, – подумала Фаина, – я, наверное, больше и не стану Генкиной, то есть теперь я Бергер… – она решила ничего не рассказывать детям, как Фаина думала о Левиных:

– Я покажу им могилу Меира, сына Хаима и Этель, вот и все. Так безопасней. За надгробием ухаживают. Лейзер говорил, что в книге похоронного общества значится большое пожертвование… – имя благотворителя не указывалось. Фаина не могла уехать, не сводив Левиных на кладбище:

– Я обещала, надо всегда выполнять свои обещания… – перед ней оказалась тарелка горячего борща:

– Они хлеб испекли, – поняла женщина, – я верю, что они позаботятся о Лейзере… – когда она поинтересовалась, как Левины собираются представиться в приемной МВД, Павел небрежно ответил:

– Не беспокойтесь, Фаина Яковлевна, это наши дела, то есть мои… – разговор шел без Ани с Надей, занятых с детьми. Павел не хотел, чтобы сестры или Фаина Яковлевна знали о дорогом портмоне, вытащенном им в толчее у колонн из кармана такого же дорогого пальто. Пальто носил растяпа, по виду актер или художник:

– Он зря меня оттолкнул, чтобы посмотреть на арест Лазаря Абрамовича, – хмыкнул Павел, – невежливость еще никого не красила…

Кроме трех пахнущих новизной сотенных бумажек, и кое-какой мелочи Павел стал обладателем паспорта гуся, как о нем презрительно думал парень:

– Кража у меня была первая и последняя, только чтобы размять руки, а документ станет моим курсовым проектом… – ему предстояло подчистить дату рождения и имя растяпы, переклеить фото и заново расписаться. Все это не представляло для подростка особого труда:

– Надо все сделать аккуратно, чтобы Аня с Надей ничего не видели. Я объясню, что достал паспорт в синагоге… – Павел хотел превратиться в Бергера:

– Скажем, в племянника Лазаря Абрамовича… – он склонил голову набок:

– Вроде, стучат… – звонка в домике не завели, – но вы сидите… – он заметил испуг в глазах Фаины Яковлевны, – я открою… – сняв фартук, он вытащил сигарету из пачки:

– Заодно покурю, – рассмеялся подросток, – это пока не милиция, не бойтесь…

Павел никогда в жизни не видел невысокого, крепкого парня, переминавшегося с ноги на ногу на крыльце домика. Тусклый фонарь освещал рыжеватые пряди в коротко стриженых волосах. Осенняя ночь была ветреной, он запахнул на шее дешевый шарф:

– Мне нужны Бергеры… – с прибалтийским акцентом сказал незнакомец, – они здесь проживают… – Павел выпустил дым ему в лицо:

– Мелуха решила прислать шестерку. Пошел он к черту, пусть убирается восвояси… – холодно отозвавшись:

– Вы ошиблись, здесь таких нет… – Павел с треском захлопнул обитую дерматином дверь.

Приятели Генриха по общежитию завтракали на бегу, обходясь быстро выпитой чашкой слабого чая и куском городской булки с заветренной колбасой или вчерашней котлетой. Его пристрастие к обстоятельным завтракам тоже считали немецкой привычкой.

Стоя над большой газовой плитой, подпоясавшись фартуком, он следил за кастрюлькой с овсяной кашей. Дома, на Ганновер-сквер, Генрих и Густи, как старшие, всегда брали завтрак на себя:

– Волк тоже к нам спускался… – он затянулся «Явой», – в выходные дни он готовил завтрак для мамы, относил ей кофе в постель… – в будни мать часто покидала особняк до рассвета:

– У нее есть трофейная фляжка покойного дяди Питера, – вспомнил юноша, – она заливает туда кофе и пьет по дороге, за рулем… – мать предсказывала, что место фляжек и термосов займут особые стаканы:

– Как в Америке, – говорила она, – пока их делают только из картона, но за такими устройствами большое будущее… – уютный запах овсянки витал над щербатой кастрюлькой:

– Мама бы тоже так поступила, – понял Генрих, – едва бы она увидела папку этого гражданина Бергера… – папку Генриху показали на Петровке. Случилось, как бы выразилась мать, счастливое совпадение:

– Парень, комитетчик, из тех, кого отрядили для нашей проверки, пас Тупицу и заметил в толпе меня… – лейтенант решил, что Генрих явился на концерт с рабочими целями:

– Я его не стал разубеждать, – хмуро усмехнулся юноша, – тем более, в той катавасии было не разобрать, зачем я пришел к Колонному Залу… – Авербаху Генрих показываться не мог, но никто и не ожидал появления маэстро в уголовном розыске, куда привезли задержанного гражданина Бергера. Увидев адрес и данные о составе семьи ненормального, как о нем отзывались милиционеры, Генрих прикинул в уме:

– Сначала на Казанский вокзал за деньгами, потом в Марьину Рощу. Фаина Яковлевна не спит, она ждет мужа… – Петровка собиралась, как сказал дежурный, основательно перетряхнуть религиозные гнезда:

– Наверняка, это не единственный такой демарш, – майор шуршал архивной папкой Бергера, – этого Лазаря Абрамовича задерживали за подобные деяния. Он, правда, сумасшедший со справкой, однако новая экспертиза может посчитать его вменяемым. Такие случаи происходили в Ленинграде, в других городах… – майор поднял